По ту сторону новогоднего снега

"По ту сторону новогоднего снега" "Да, да, вот тут, на углу". Машина замедлила ход и плавно остановилась, оставив за собой две мокрые полосы в уже привычной декабрьской слякоти. Пассажирка спешно отсчитала деньги, пропела "С Новым годом!" и упорхнула в ночь. Владимир проводил взглядом её фигуру с огромной, замотанной в красную подарочную бумагу, коробкой. Рисованные звёзды искрились в свете уличных фонарей. Пурпурное сияние под неуютной серостью улицы словно задело что-то внутри, позвало за собой, в полную гостей квартиру, где уже ставят на стол последние тарелки с оливье, и разрывается от поздравлений и приветов телефон. Девушка скрылась за углом, и образ исчез перед глазами. Владимир вдохнул холодный воздух и захлопнул дверь. Он работает в такси уже третий год, но на то, чтобы встретить за рулем Новый год решился впервые. Дома никто не ждёт, друзей видеть не слишком хочется, а нарядная Москва так и зовет прокатиться по украшенным, блистающим улицам. Так почему не совместить приятное с прибыльным? Владимир откинулся на спинку сидения, увеличил громкость приёмника и, щёлкнул рацией - "Юль, это 2811, я свободен". У Юли приятный голос, хоть сегодня в нём и читается грусть от того, что приходится работать в такую ночь. "Поняла" - ответила она и продолжила щебетать, раздавая заказы. "На полпервого, от Садово-Кудринской до Петровского парка, просят некурящего водителя". Кто-то буркнул "принял". Эфир немного похрипел помехами и затих. Должно быть, последний вызов в этом году. Мягко и незаметно пошёл снег. Владимир закрыл глаза, потянулся, уперев руки в руль, и улыбнулся той радости и безмятежности, что стремительно накрывала город вокруг. «Сказка, не иначе!». Как-то очень живо он представил, что дверь его машины открывает и садится на пассажирское сидение Дед Мороз. Посмеивается в бороду и просит ехать на вокзал. Дотуда рукой подать, но едут они долго-долго. Дедушка раздал все подарки и не спешит: рассказывает таксисту свои чудесные истории и напевает давно забытые песни. Конечно водитель не возьмёт с него денег. Настоящий Дед Мороз, расскажи кому... Владимир расплылся в улыбке, и захотелось сделать что-то по-детски правильное. Приклеить бороду, нахлобучить синюю шапку и мчаться к той, с которой мог бы сейчас быть. Еще можно успеть. "Одиннадцатый, одиннадцатый... ответь..." - голос был мужским, незнакомым. Он появился в молчащем эфире и сразу утонул в треске помех. Владимир открыл глаза и пару секунд непонимающе смотрел на синий экран приёмника. "Наверное, приснилось" - подумал он, потёр руками лицо и посмотрел на время – 11:51. Эфир вдруг заскрежетал с такой силой, что заставил его поморщиться и быстро убавить звук. "Одиннадцатый, приём, почему не отвечаешь?" - теперь голос был слишком тихим, и Владимир снова стал крутить громкость. Юля молчала, молчали другие таксисты. Их голоса он узнал бы. А этого он раньше не слышал, сомнений тут быть не могло. "Одиннадцатый, ответь, где обещанная машина?" - голос раздался вновь. "Это он что, мне? И с каких пор я стал одиннадцатым, а не 2811?" Владимир растерянно смотрел на синий экран приёмника. "Кто это вообще такой?". - Кто говорит? Кого вы вызываете? - таксист держал в руках рацию и, нахмурившись, бил пальцем по спирали провода, заставляя её пружинить. - Одиннадцатый, говорит 103-ий, это ты? Приём! - треск и электрический вой. - Ну я одиннадцатый... - Где машина? Приём! - Какая машина? О чем вы, кто говорит? - Владимира этот странный диалог уже начал раздражать. По ту сторону выругались и это ему уже совсем не понравилось. - Одиннадцатый, говорит 103-ий, 103-ий, как понял? Приём! - Да понял я, что 103ий. Что за 103-ий такой? - таксист прокручивал в голове номера машин его коллег и ничего похожего не вспоминал. - ....я от вокзала... как слы... ём! - Плохо слышно, очень плохо. На этом разговор Владимир решил закончить. То ли кто-то шутит, то ли уже успел отметить наступающий. В любом случае начальство за такое спасибо не скажет. Он щёлкнул переключателем и в динамиках зазвучал голос радиоведущего, усиленно изображавшего эйфорию от приближения боя курантов. "Надо уметь так врать, дней десять назад ведь записывали". Снег за окном машины стал сильнее: "дворники" справлялись с ним уже с трудом. "Всех ли я поздравил?". Тусклый свет телефона очертил лицо на какие-то пять секунд. "Конечно всех. Отца, маму… а больше некого поздравлять." Стало грустно. Приёмник защёлкал, как потерявший ход мотор и через секунду закашлялся шипением. Но Владимир не успел протянуть руку и его потормошить. "Одиннадцатый, это 103-ий, почему молчишь?! Приём!" Таксист в ступоре уставился на синее свечение. "Чушь какая-то...". На улице кто-то закричал "Ур-а!", начали уноситься в небо и рваться петарды. "Вот и Новый год". Мысль была отстранённой и несвязной. - Кто это? - он услышал свой голос, напряжённый и даже испуганный. Собеседник, казалось, глубоко вдохнул прежде чем ответить. - 103-ий... я у тебя слышу взрывы, что у тебя там? Приём. - Это петарды, Новый год же... - Владимир ничего не понимал и решил просто отвечать. - Какой к чёрту Новый год?! - в голосе появилось недоумение. - Две тысячи четырнадцатый... - Что?! Какие петарды!? Ты вообще в городе? - Конечно в городе. Всё ясно - шутник. Должно быть, какой-то новый водитель тоже скучает в эту ночь. Не самые лучшие у него шутки. - Я ничего не понимаю… - теперь в голосе было нечто большее, чем просто недоумение. - Я тоже тебя понять не могу, уж поверь. - Просто скажи мне, где моя помощь? В этих словах собеседника прозвучала такая горечь и смятение, что Владимир невольно отмёл версию с шутником. Если только он пошел в таксисты после театрального… Снег усилился, и салон машины медленно погружался в тень за его завесой. Повинуясь смутному желанию, Владимир решил продолжить разговор. - Послушай, объясни мне нормально, чего ты хочешь, я тебя не понимаю. - Объяснить? ...Ну, смотри, мне обещали помощь уже очень давно, давно, понимаешь? У меня в колонне всё сожжено, очень много раненых, убитые есть. Я не знаю сколько, за машиной лежат, я не могу посмотреть, снайпера работают по нам. У меня на руках буквально один очень тяжёлый и патроны кончаются, мне нечем стрелять скоро будет. Вот, летят вертушки, я хочу, чтобы ты их на меня послал, пусть зайдут, дадут нам выйти, нам срочно надо… Владимира словно обожгло. Эта боль в голосе, отчаяние и теперь эти слова… он всё понял. Голос продолжал звучать, а таксист вспоминал другой Новый год. 1994. Ему семь лет, он не может удержать себя за праздничным столом: скорей к ёлке, там, обернут в фольгу, лежит подарок. Если бы он не подсмотрел, как мать раскрашивает фольгу красками, то и правда поверил бы, что это настоящая подарочная бумага. Сейчас она гладит его по голове - "потерпи, Володенька, надо же дождаться двенадцати, тогда будем смотреть подарки". За праздничным столом не хватает только отца. В праздничной суете мама часто смотрит в окно. Провожая её взгляд, мальчик видит его, стоящим на улице, нервно курящим и смотрящим куда-то в небо. Его отец офицер, и вообще-то он не должен быть с ними в эту ночь. Володя знает только, что его часть сейчас где-то далеко, и мама очень плакала, когда месяц назад отец сказал, что уедет. Но он сломал руку, когда катался с сыном на горке и остался дома. Последнюю неделю он почти не говорит, только смотрит новости и курит. Уже бьют куранты, мальчик бежит к столу и долгожданные подарки заставляют его отвлечься. Отец за новогодним столом так и не появится. -…понимаешь, это не просто так, мы все здесь сдохнем, по мне бьют уже конкретно, с нашей стороны не отвечает никто, я не знаю или все мертвы или тоже уже нечем стрелять. Только что убили доктора, который с нами был. Срочно надо выводить отсюда нас, пусть кто-нибудь поможет… Голос вырвал Владимира из воспоминаний и наконец, замолчал, ожидая ответа. Таксист машинально поднёс рацию к губам, но понял, что не может сказать ни слова. Ком подкатил к горлу, и стало сильно давить в груди. Он представил как где-то, на одной из пустых улиц, слыша хлопки петард и салютов, которые он принимает за стрельбу и взрывы, сидит этот его безымянный новый коллега. Ему должно быть около сорока, а может и все пятьдесят. И пусть этого не видно в обычный день, но он очень болен. Должно быть, шум новогодней ночи, треск рации и бог знает, что ещё вернули его в то время, когда он был на войне. И теперь ему кажется, что он где-то около вокзала, разбитого и горящего грозненского вокзала 1994-го года. Вокруг него всё полыхает и умирает его тяжелораненый друг. В его смешанной реальности позывной Владимира превратился в позывной того, кто может помочь. И Владимир решил попробовать это сделать. Надо вывести его. Не из под огня, конечно. Из его кошмара. - 103-ий, это одиннадцатый, послушай, главное сейчас не паникуй. Мы всё что можем - делаем, чтобы тебя вытащить, рядом с тобой есть десантники, они сейчас к тебе идут. Успокойся и держись, понял меня? - Одиннадцатый, десантники ко мне не выйдут, я вижу, как их район танками накрывает сейчас плотно. Еще кого-то ты можешь послать ко мне? Техника нужна, техника! - Будет техника, будет. Тебе надо продержаться и собраться, держись, слышишь? Стотре… так, скажи, как тебя зовут? Эфир затих, оставив только треск и скрежет. Таксист выругался. "Психоаналитик хренов". Снег за окном машины валил, словно его бросали лопатой. "Дворники" не справлялись, и всё лобовое стекло оказалось под сплошным покровом. В машине теперь была полная темнота. Только светился синий экран приёмника и огонёк сигареты, которую, сам того не заметив, закурил Владимир. - Одиннадцатый, одиннадцатый, я ранен, больше живых нет… "Чёрт!". Владимир решил больше не тянуть. - Послушай меня, послушай. Сейчас 2014 год, ты не в Грозном, ты в Москве, сидишь в своей машине и это не взрывы вокруг, это люди празднуют Новый год и пускают салюты! Приди в себя! Какое-то время эфир молчал и когда голос появился в нем снова, спокойный, тихий и совершенно отрешенный, Владимиру сначала показалось, что его слова возымели эффект. Но уже через секунду он понял, что это не так. - Значит… значит десантников не будет и техники тоже. Я понимаю, некому… спасибо тебе за помощь. Я умру. - Не умрёшь ты, слышишь? Ты не умрёшь! Мы с тобой может, ещё в Сочи съездим, Олимпиада ведь уже скоро совсем! – Владимир нёс полную околесицу, говорил, что первое приходит в голову, лишь бы его собеседник не перестал слушать. - …Олимпиада? У нас, в 2014? "Ну вот, кажется получается!" Владимир глубоко вдохнул. - Да, у нас Олимпиада, вся страна уже года два готовится, уже скоро, ты же тоже это знаешь, сколько разговоров об этом! - Расскажи мне о ней. - Рассказать… уже сейчас туда съезжаются спортсмены, журналисты, туристы со всего мира. Я сам в Сочи не был, честно говоря, но говорят, там такую красоту навели, столько отстроили стадионов, гостиниц. А факел олимпийский, представляешь, побывал в космосе, на дне Байкала, по всей стране его пронесли! Теперь наш Сочи – один из лучших курортов! Почему-то в этот момент Владимир представил, что он действительно говорит с молодым парнем, раненным и умирающим на холодной улице Грозного. Говорит и отвратительно врёт про Олимпиаду. Постыдно молчит про разворованное, про тухнущие факела. Про три теракта, которые уже произошли и дай бог, чтобы больше не было. Чтобы не взорвалось на самой проклятой Олимпиаде. Молчит про то, что снег для горнолыжных склонов мы покупаем у Израиля. Что символом Сочи стали Джамили и Назгули и про то, какие грустные глаза у снежного барса, оказавшегося в такой компании. Владимир говорил и ненавидел себя. - Здорово… значит всё-таки осталась страна. Когда война закончится? Мы же победим? - Ну конечно победим! Войне ещё месяц быть, нас тогда в Новый год прижали конечно, но мы быстро спохватились, и всех бандитов перебили. Ну что ты меня спрашиваешь, сам же всё это знаешь. "Ну конечно победим… и не будут бандиты выкладывать в твиттер свои банкеты, не будут рваться бомбы в городах, не будет русских рабов на Кавказе, ты не зря умер, солдат!" Владимир никогда не чувствовал себя хуже, чем сейчас. В голосе появилась решительность и ещё какая-то злоба. Было слышно, что человеку по ту сторону снега тяжело говорить, он как будто собрал последние силы. - А тех… тех, кто нас сюда как толпу послал, на смерть, их накажут? Они заплатят за всё это? Ты красиво мне всё рассказал, спасибо тебе, только ещё вот это хочу услышать. Что с этими гадами будет? - …накажут, накажут Андрюх, вычистят всех, а на их место хорошие, толковые офицеры придут. "Придут, да… живой Буданов – генерал, живой Рохлин – министр Обороны. Да что там министр обороны! Президент!" Владимир затянулся сигаретой и обжёг пальцы. - Хорошо… Я вижу, они выходят, сейчас сюда пойдут, мне им ответить нечем уже. Спасибо тебе, одиннадцатый. Прощай. Таксист выругался. "Не помогло!" - Андрей, Андрей, говори со мной, не пропадай, слышишь меня?! Андрей?! "Дворники" словно очнулись и противно заскрипели по стеклу под толстым слоем снега. Щёлкнула рация и в эфире появился голос Юли. - А вот и первый вызов в новом году! От Героев Панфиловцев до Сокола. Кто берёт? - Юля, кто сейчас со мной говорил в эфире?! - Никто не говорил, я тебя вызвала один раз, но ты молчал, решила, что занят или отмечаешь… А с кем ты мог говорить? Владимир сидел в темноте, слушал скрип "дворников" и шорох снега. Вокруг машины ходили весёлые, празднующие люди. В эфир вернулась обычная Юлина болтовня и поздравляющие друг друга с Новым годом таксисты. Владимир курил. Он взял в руки телефон и набрал номер отца. - Алё, Вов, с Новым годом, я уж решил, не позвонишь, мол, заранее поздравил и хватит. - Да, пап, видишь – звоню. И тебя тоже с праздником. Пап, скажи мне, в твоей бригаде, в 1994-м году, в Грозном была колонна около вокзала, в которой все погибли, там еще рядом десантники под обстрелом должны были быть? По голосу было слышно, что отец нахмурился и напрягся. - Погоди… да, была такая. Зачем ты спрашиваешь? - Кто на связи был у них, ты может его знал? Как его звали? - Конечно знал. Только мои сослуживцы говорили, что на связи их почти не было. Появились, а потом исчезли из эфира и не отвечали. Хотя бой вели ещё долго. Старший лейтенант у них был на связи один. Никифоров Андрей его звали. С чего у тебя вообще такие вопросы? - …потом расскажу, пап. С Новым годом. Владимир, тяжело ступив в свежий сугроб, выбрался из машины и умылся снегом. Он словно оказался в другом мире. Всюду был свет, радость, улыбки и крики "Ур-а!". Мимо шёл мужчина, усадив себе на шею ребенка лет трёх-четырёх. Малыш держал в руках, видимо только что полученный подарок – олимпийского барса с грустными синими глазами.